Атаман Альтаира - Страница 65

— Ага! Если ты её видел, как ты можешь утверждать, будто не был знаком со мной до встречи на Корабле дураков?

— Ты меня не поняла! Я эту воронку видел всего пять-шесть часов назад. В твоём доме на Звёздном Акапулько. Из этой воронки вышел Ксанф, альбинос. Он подсказал, как мне надлежит действовать, чтобы остаться в живых. Этот человек многое знает обо мне. И о тебе. Его действия осмысленны… Он преследует некую цель. Кто он, и что им движет?

— Не знаю, о ком ты говоришь. Я никогда не общалась ни с кем, похожим на Ксанфа. Я не понимаю, что происходит в моей жизни, но…

— Но?

— Но ты говорил мне, что понимаешь происходящее.

— Где и когда я тебе такое говорил?!

— Двадцатого июля две тысячи шестого года на Арьергардной улице! Ты выразился примерно так: силами, недоступными моему пониманию, запущена цепь событий, которую мы пока не в силах предотвратить или изменить. Но это временно. Вселенский баланс не может быть разрегулирован или отменён.

— И это было сказано мной?!

— Именно.

— Это не мои слова! Слишком много букв! Я не умею так говорить. Даже когда по-настоящему пьян! Это хрень какая-то! Значит, действует мой двойник! Уж и не знаю, откуда он. Не знаю, кто, где и с какой целью его создал… Полный бред!

Мы долго смотрели друг на друга. Я вдруг осознал, что мои друзья заждались, дожидаясь нас в лифте. Ещё подумают всякое.

— Поговорим об этом чуть позже! — решил я.

— Позже? — бровь Натс опять поползла вверх. — Это когда ты ко мне в душ полезешь мыться?

— Я?! В душ?! К тебе?!

То ли она надо мной посмеялась, то ли оскорбила!

Ничего-ничего! Надо взять себя в руки, поставить на первое место самоконтроль, на второе — тоже. Ну, а на третье… там пусть остаётся похоть. Куда ж от неё деться? Как пелось в одной древней песне: «Первым делом мы испортим самолёты, ну а девушек…» То-то!

12

Когда Нильский Крокодил ворвался на грузовую палубу «Три-А» с громоподобным рыком «Встать, вашу мать! Суд идёт!», Лориварди Гнук подпрыгнул в своей клетке. Распрямиться в полный рост он не мог, но поднялся на ноги, да так и застыл вопросительным знаком, вцепившись руками в прутья.

Казаки, сопровождаемые Натальей Тихомировой и мной, встали полукругом вокруг. Каждый внимательно разглядывал человека, дерзнувшего покуситься на святое — на жизнь пьяного куренного атамана. Каждый высказывал замечания, приходившие на ум при рассмотрении арестанта.

— Моим атомарным лобзиком можно здорово снимать кожу, — задумчиво проговорил Ужас. — Нарежем дурака ломтями, пустим на ремни для скафандров.

— Предварительно ему на тело надо будет нанести татуировки с указанием времени суда и вынесенного приговора, — добавил Шерстяной.

— Если будет лгать под присягой, дыроколом прокомпостируем язык, — со знанием дела предложил Инквизитор.

— А вот коли начинать его рубить от больших пальцев ног, — заметил Нильский Крокодил, — то я разделаю его на сорок восемь кусочков за четверть часа. Прошу назначить меня палачом!

— Крокодил, тебе лишь бы людей на куски рубить! Никакой эстетики! — укорил Костяная Голова. — Ты, наверное, в детстве даже игрушечных пупсов на куски рубил?

— Нет, я поджигал им волосы…

Лориварди Гнук с нескрываемым ужасом смотрел на казаков, слыша их невинные шутки. Хотя у нас в Донской Степи говорят, что в каждой шутке есть только доля шутки. В конце концов, Лориварди не знал, где заканчивается хорошее настроение пьяного казака и начинается его мрачная решимость, верно?

— Итак, господа народ, — важно провозгласил я, — выездную сессию куренного суда я, Иван Никодимович Объедалов, наказной атаман куреня, объявляю открытой. Условное общегалактическое время… — я покосился на свои дейтериевые часы, — вторая декада первого тетрацикла, двенадцатый день, ноль часов сорок восемь минут, поправка на условно-земное время: плюс одиннадцать часов. Место действия — борт космического корабля «Фунт изюма». Витас, ты записываешь?

— Так точно, — пискнул бортовой компьютер.

— Итак, предлагаю провести выборы должностных лиц. Прошу высказываться по кандидатурам…

— А чего там высказываться? — подал голос Антон Радаев. — Всё как всегда! Ильицинского — в прокуроры, а Сергея Нилова — в палачи.

— А кого в адвокаты? — уточнил я.

— Может, никого и не надо? Может, обвиняемый откажется от защиты? Ну-ка ты, гад, откажись!

— Не-е-ет, — проблеял Гнук. — Судите меня с соблюдением своей… процедуры.

— Я могу быть защитником, — вызвался Костяная Голова. — А что такого? Думаете, я совсем тупой? Не тупее вашего! Как субмезонной пушкой орбитальные станции сбивать да борта под ракеты подставлять — так я гожусь, а как в адвокаты — так нет?

— Годишься, годишься, — утешил я. — Твой нравственный авторитет после двух штофов «Плача новобранца» очень высок и сомнению не подвержен! Голосуем!

Проголосовали. Единогласно. Кто бы в этом сомневался!

Суд пошёл по накатанной колее. Сначала присутствующие заслушали запись, сделанную бортовым компьютером в момент покушения. Затем допросили в качестве свидетелей Наташу Тихомирову и меня. Костяная Голова с присущим ему цинизмом предложил обвиняемого не допрашивать по причине полной ясности дела, отказаться от прений сторон, сразу перейти к последнему слову и вынесению приговора. Гнук в эту минуту, полагаю, уже попрощался с жизнью.

— У меня есть смягчающие обстоятельства! — закричал он из своей клетки. — Я готов объяснить!

— Давай, валяй!

Мы услышали уже известный мне рассказ о бригаде «колумбариев», называвших сами себя «кумоду», их руководителе Циклописе Хренакисе, купленном им «торпиллере» и о том, что ныне доблестный бригадир отбывает срок на планете-тюрьме Даннемора.